Неточные совпадения
Нас не пускали к ней, потому что она целую неделю была в беспамятстве, доктора боялись за ее жизнь, тем более что она не только не хотела
принимать никакого лекарства, но ни с кем не говорила, не спала и не
принимала никакой
пищи.
К
пище почти равнодушен, но что эта
пища, кроме воскресных и праздничных дней, так дурна, что, наконец, он с охотой
принял от нее, Сони, несколько денег, чтобы завести у себя ежедневный чай; насчет всего же остального просил ее не беспокоиться, уверяя, что все эти заботы о нем только досаждают ему.
Другой день бабушка не
принимала никакой
пищи. Райский пробовал выйти к ней навстречу, остановить ее и заговорить с ней, она махнула ему повелительно рукой, чтоб шел прочь.
За ним встают в памяти различные, менее характерные фигуры того же среднего регистра. Общими усилиями, с большим или меньшим успехом они гнали нас по программам, давая умам, что полагалось по штату. Дело, конечно, полезное. Только… это умственное питание производилось приблизительно так, как откармливают в клетках гусей, насильственно проталкивая постылую
пищу, которую бедная птица отказывается
принимать в требуемом количестве по собственному побуждению.
Шаховской, заведовавший в семидесятых годах дуйскою каторгой, высказывает мнение, которое следовало бы теперешним администраторам
принять и к сведению и к руководству: «Вознаграждение каторжных за работы дает хотя какую-нибудь собственность арестанту, а всякая собственность прикрепляет его к месту; вознаграждение позволяет арестантам по взаимном соглашении улучшать свою
пищу, держать в большей чистоте одежду и помещение, а всякая привычка к удобствам производит тем большее страдание в лишении их, чем удобств этих более; совершенное же отсутствие последних и всегда угрюмая, неприветливая обстановка вырабатывает в арестантах такое равнодушие к жизни, а тем более к наказаниям, что часто, когда число наказываемых доходило до 80 % наличного состава, приходилось отчаиваться в победе розог над теми пустыми природными потребностями человека, ради выполнения которых он ложится под розги; вознаграждение каторжных, образуя между ними некоторую самостоятельность, устраняет растрату одежды, помогает домообзаводству и значительно уменьшает затраты казны в отношении прикрепления их к земле по выходе на поселение».
В главной больнице, бывшей до того времени в ведении приказа общественного призрения, умывальники горели как жар. Краснов, по очереди с специалистом Вилковым, ежедневно посещали больницу, пробовали
пищу,
принимали старое белье, строили новое, пополняли аптеку и проч. Губернатор, узнав о такой неутомимой их деятельности, призвал их и похвалил.
И не поехал: зашагал во всю мочь, не успел опомниться, смотрю, к вечеру третьего дня вода завиднелась и люди. Я лег для опаски в траву и высматриваю: что за народ такой? Потому что боюсь, чтобы опять еще в худший плен не попасть, но вижу, что эти люди
пищу варят… Должно быть, думаю, христиане. Подполоз еще ближе: гляжу, крестятся и водку пьют, — ну, значит, русские!.. Тут я и выскочил из травы и объявился. Это, вышло, ватага рыбная: рыбу ловили. Они меня, как надо землякам, ласково
приняли и говорят...
Мальчик в штанах. Знаете ли, русский мальчик, что я думаю? Остались бы вы у нас совсем! Господин Гехт охотно бы вас в кнехты
принял. Вы подумайте только: вы как у себя спите? что кушаете? А тут вам сейчас войлок хороший для спанья дадут, а
пища — даже в будни горох с свиным салом!
Первая любовь — не что иное, как несчастная ошибка сердца, которое требовало
пищи, а сердце в те лета так неразборчиво:
принимает первое, что попадается.
— Вот уж года три, — отвечал Евсей, — Александр Федорыч стали больно скучать и
пищи мало
принимали; вдруг стали худеть, худеть, таяли словно свечка.
— Могу-с. Знал я одного отставного ротмистра, который, от рожденья, самое среднее состояние имел, а между тем каждонедельно банкеты задавал и, между прочим, даже одного румынского полководца у себя за столом
принимал. А отчего? — оттого, сударь, что с клубными поварами был знаком! В клубе-то по субботам обед, ну, остатки, то да се, ночью все это к ротмистру сволокут, а назавтра у него полководец
пищу принимает.
Какой-нибудь дикарь, бродя по берегам реки или моря для добывания себе скудной
пищи или беспечно отдыхая под тенью крутого берега и растущих на нем деревьев,
приметил стаи рыб, плавающих около берегов; видел, как голодные рыбы жадно хватают падающих на поверхность вод разных насекомых и древесные листья, и, может быть, сам бросал их в воду, сначала забавляясь только быстрыми движениями рыб.
Жена и дети приходили к нему; он
принимал от них
пищу и одежду и, как всем людям, кланялся им земно, но, как всем людям, им тоже ни слова не сказал.
Так что, при переезде из Архангельска в Астрахань, он разом потерял все зубы и сделался неспособным
принимать какуюлибо иную
пищу, кроме каши.
Но кто в ночной тени мелькает?
Кто легкой тенью меж кустов
Подходит ближе, чуть ступает,
Всё ближе… ближе… через ров
Идет бредучею стопою?..
Вдруг видит он перед собою:
С улыбкой жалости немой
Стоит черкешенка младая!
Дает заботливой рукой
Хлеб и кумыс прохладный свой,
Пред ним колена преклоняя.
И взор ее изобразил
Души порыв, как бы смятенной.
Но
пищу принял русский пленный
И знаком ей благодарил.
Уверенность ее в близкой своей кончине так была сильна и состояние души ее так было к этому настроено, что действительно чрез несколько дней она слегла в постелю и не могла уже
принимать никакой
пищи.
Четыре раза в неделю
пищу он
принимал; конечно, голодно было ему.
В Тамбинской пустыни настоятель, прекрасный хозяин, из купцов,
принял просто и спокойно Сергия и поместил его в келье Иллариона, дав сначала ему келейника, а потом, по желанию Сергия, оставив его одного. Келья была пещера, выкопанная в горе. В ней был и похоронен Илларион. В задней пещере был похоронен Илларион, в ближней была ниша для спанья, с соломенным матрацем, столик и полка с иконами и книгами. У двери наружной, которая запиралась, была полка; на эту полку раз в день монах приносил
пищу из монастыря.
Мне с тобой не справиться, а без одежи да без
пищи я все равно в тайге смерть
приму.
— Вот
пищи вы не желаете
принимать — это главное, — соображал брат Павлин вслух. — Это вот даже который ежели потеряет жар — очень нехорошо…
— Барышня пролежали в постели целый день, на другой день тоже:
пищи никакой не
принимают, что ни на есть чашка чаю, так и той в день не выкушают, сами из себя худеют, бледнеют, а бабенька хоть бы спросили, точно их совсем и на свете не бывало; по тому только и приметно, что сердце ихнее болело, что еще, кажется, больше прежнего строги стали к нам, прислуге.
— Тогда надобно
пищу какую-нибудь
принять…
— Писано было ему, старому псу, подробно все писано: и как у ворот подольше держать, и какую службу справить, и как
принять, и что говорить, и про рыбную
пищу писано, и про баню, про все. Прямехонько писано, чтоб, окроме золотого песку, никаких речей не заводил. А он — гляди-ка ты!
Росту он был высокого, с лица сурьезный, да ранее приветливо смотрел, а тут зверем на меня, как есть, глянул. Подал было руку, а потом вдруг руку мою бросил и сам отвернулся. «Не могу, говорит, я тебя видеть теперь. Уйди, братец, бога ради, уйди!..» Опустил голову, да и пошел, а я на фатеру пришел, и так меня засосало, — просто
пищи дня два не
принимал. С этих самых пор тоска и увязалась ко мне. Точно порченый.
Наука — это
пища для ума. И эта
пища для ума может быть так же вредна, как и
пища телесная, если она не чиста, подслащена и если
принимаешь ее не в меру. Так что и умственной
пищи можно переесть и заболеть от нее. Для того, чтобы этого не было, надо так же, как в телесной
пище,
принимать ее только тогда, когда голоден, когда чувствуешь необходимость узнать, — только тогда, когда знание нужно для души.
— Как так? Да нешто можно без обеда? — с удивленьем вскликнул Морковников. — Сам Господь указал человеку четырежды во дню
пищу вкушать и питие
принимать: поутру́ завтракать, потом полудничать, как вот мы теперь, после того обедать, а вечером на сон грядущий ужинать… Закон, батюшка… Супро́тив Господня повеленья идти не годится. Мы вот что сделаем: теперича отдохнем, а вставши, тотчас и за обед… Насчет ужина здесь, на пароходе, не стану говорить, придется ужинать у Макарья… Вы где пристанете?
— Да как же это, Марко Данилыч? — молвила мать Таисея. — Нам, сущим во ангельском чину, не подобало бы в «корчемнице»
пищу принимать.
Но как же Левин не заметил, что хлеб его — из папье-маше? Очевидное дело: Левин искал
пищу, не будучи голоден. Вот почему грубо сделанное подобие хлеба он так легко и
принял за хлеб. Вопрос о смысле жизни был для него чисто умственным вопросом; в бессознательной своей глубине он твердо знал, «и что он такое, и для чего живет». Вот почему он так легко удовлетворился своим поспешным, скомканным, ни на что не отвечающим ответом.
— Много докторов видели, все одно сказали: рак. Да я и сам вижу. Почти никакой
пищи принять не могу, от всего извергает.
Уже в пути мы
приметили этот злосчастный эшелон. У солдат были малиновые погоны без всяких цифр и знаков, и мы прозвали их «малиновой командой». Команду вел один поручик. Чтобы не заботиться о довольствии солдат, он выдавал им на руки казенные 21 копейку и предоставлял им питаться, как хотят. На каждой станции солдаты рыскали по платформе и окрестным лавочкам, раздобывая себе
пищи.
— Хорошо, — сказал Ермак, — больше ты мне не нужен, возвращайся к Кучуму и скажи ему, что мы идем к нему в гости. Пусть
принимает с честью, а то мы его угостим по-свойски из наших
пищалей. Сам, чай, видел, как сыпятся от них с лошадей ваши братья, что твой горох…
Даже обыкновенная арестантская
пища была более, чем порядочная, в особенности, если
принять во внимание, что от казны отпускалось всего по шести копеек на человека, но положение Николая Герасимовича постарались улучшить отпуском ему лазаретной
пищи и покупкой ему из каких-то пожертвований, имеющихся в распоряжении тюремного начальства, чаю, сахару и даже табаку.
Я даже от
пищи стал отказываться, хотя питье
принимал охотно.
Но судьба послала ему покровительницу в лице дворовой девки, на которой лежала обязанность ежедневно кормить медведя. Она
приняла участие в Петьке и потихоньку уделяла ему кое-что из медвежьей
пищи. Этого мало: она утешала его рассказами разных домашних сплетней и между прочим сказала, радостно ухмыляясь...
Оба они умоляли князя беречь себя,
принимать лекарства и воздерживаться от вредной
пищи.
Доктора возились с ним и день и ночь как с ребенком и должны были давать ему лекарства обманом, в
пище и питье, потому что иначе он ни за что бы не
принял их.
Я буду усовещивать человека, чтобы он работал, уверяя его, что он за то получит одежду и
пищу, и вдруг этот человек уверится, что он и так миллионер; очевидно, что он не
примет моих увещаний.